Андрей Князев о сигаретах, пиве и геодезических куполах

В меня не била молния, я не был миллионером, который умчался на Гоа. Я всего лишь бросил курить. Первые три дня нервно грыз семечки, а недели через две попал на день рождения, выпил и то хватался за сигареты, то бросал их. Наутро дал себе обещание, что пока не почувствую, что бросил курить навсегда, пить не буду. Помню, выхожу на Каширке, солнце, жаркий сентябрь. Подхожу к палатке и тут же ловлю себя на мысли, что смотрю на пиво. Это был удар по самолюбию! Я взял воды и поехал в Братеево, не зная еще, что это решение многое изменит.

Я стал общаться с людьми абсолютно другого плана. До этого ни одного живого вегетарианца в глаза не видел, а тут сам перестал есть тех, кто с глазами. Как-то мне на электронную почту пришел спам: «Что вы знаете о геодезических куполах?» Я ничего о них не знал, но заинтересовался, и вот уже пять лет занимаюсь их строительством в России. И считаю, что если бы в тот момент я сидел перед компьютером с банкой пива, то попросту выкинул бы это письмо. Моя ­супруга Наталья курит и ест мясо. Я над ней, конечно, подтруниваю, но понимаю, что испорчу ей аппетит, если буду говорить, что котлета — это труп убитого животного. Религию я себе пока не выбрал, йогой занимаюсь редко (хотелось бы чаще). И вообще все мое вегетарианство — это сплошные экология и энергосбережение, не более того. А что касается бороды, то мне она нужна, потому что уж очень мне нравится, как шевелятся на ветру мои волосы на подбородке.

Алексей и Ирина Басмановы о доме в поле, козе и жизненном призвании

Ирина: У меня была мечта стать чемпионкой мира или чемпионкой России по спортивным бальным танцам. Когда мы только начали танцевать вместе, у Алексея был свой танцевальный клуб, у меня — свой, а за плечами любительская танцевальная карьера. В России мы быстро стали серебряными призерами по программе «10 танцев среди профессионалов», ездили на чемпионаты мира ­постоянно и там выступали неплохо. Потом уехали в Италию работать, нам там остаться предлагали, в Америку звали. В общем, можно было продолжать и продолжать, но у Алексея уже был четкий ориентир.

Алексей: Я еще лет в 16 начал интересоваться разными философскими направлениями, как-то мне попала в руки книжка Владимира Мегре. Я очень проникся тем, что там было написано о семье, о Родине, чувством патриотизма проникся. Я город органически не переношу, и тогда я очень четко понял, что хочу уехать. Но я понимал, что если делать какие-то серьезные шаги, то они должны быть подготовлены. Подготовка заняла почти 10 лет. Самое сложное было — найти ­человека, который из тепличных условий будет готов податься не пойми куда.

Ирина: Я сначала заняла выжидательную позицию и про себя думала: «Ну не сразу же земля найдется». А она почти сразу нашлась. Потом думала: «Ну не сразу же переезжать». Переехали мы и, правда, не сразу. Сначала зиму у родителей Лешиных на даче прожили, чтобы понять, что такое деревенская жизнь. У нас, конечно, сначала были мысли уехать совсем в глушь, но потом от них отказались и сейчас не жалеем — слушаешь, как люди, которые живут в тайге, рассказывают, как они борются за урожай, чтобы выжить, как к ним дикие звери на участок приходят, — реально страшно становится.

Алексей: Сначала мы просто приезжали сюда и жили в палатке, в поле. Потом я построил небольшой дом. До этого толком не знал, как гвоздь забить, в итоге ничего — на пару с одним человеком справился. Первый год мы реально жили вдвоем в поле. Классно было: огоньки деревни вдалеке, романтика. И мы решили все делать по-настоящему: лошадей завели, сено вручную им заготавливали. А это же не просто — скосил и положил, его нужно сушить, переворачивать, собирать. Ходили по местным, спрашивали — что, как. Один раз не получилось, еще раз. Потом еще.

Ирина: Мы запланировали, что у нас появятся дети, и хотели перейти на другое питание. Поспрашивали вокруг — ни у кого ничего нет. Поэтому мы решили ­завести свою козу и кур. И причем не просто козу, а породистую. Вроде нашли подходящий вариант, позвонили, человек говорит: «Да, хорошо, привезу вам из Липецка дойную козу». Привозит, достает из багажника, а она никакая просто — пять часов там тряслась, молоко потеряла, конечно, но мы это только потом поняли. Я спрашиваю: «А как ее доить-то?» А он: «А я откуда знаю! Этим баба моя занимается». Пришлось опять к местным идти. А нужно понимать еще, что коза не то чтобы стоит и ждет, пока ее подоят, она лягается, уворачивается. Когда мы поняли, что молока нет, пришлось эту козу покрыть и принять роды, и тогда вот только у нее молоко появилось. В общем, проблемы были повсюду — просто воды достать из колодца.

Алексей: В первый год я ездил на два дня на работу, и Ирина оставалась одна. Вообще одна. Беременная в поле. Электричество в доме было кое-какое от солнечных батарей, но за окном тьма, облака по небу летят, луна мерцает, поле кругом, ничего не видать. Страшно ей было. В первый год еще дороги не было никакой — поле и разбитая грунтовка, дождь прошел — и все. Но мы как-то со всем справлялись. Хотели полностью переключиться на сельское хозяйство. Но через какое-то время поняли, что, выращивая здесь картошку и разводя кур, мы приносим все-таки меньше пользы, чем если бы воспитывали учеников.

В Москву нам ездить не хотелось, поэтому мы посмотрели, какие клубы есть в округе, что за преподаватели. Конечно, когда я только устраиваться пришел, на меня косо смотрели: волосы длинные, борода. Все-таки, когда ты работаешь учителем танцев у детей, ты должен выглядеть как учитель танцев. А у нас, если дождь прошел, выйти из дома, дойти до машины и остаться чистым — уже проблема. Побриться — тоже целая история. Сейчас условия улучшили, и стало легче. Но нам здесь нравится работать, в Москве родители богатые пришли, денег дали — и забыли. А здесь мы видим результат труда, дети очень мотивированы. Для них это не два притопа, три прихлопа, а спорт настоящий.

Сначала у нас были мысли, что дочка в детский сад и школу ходить не будет. Но сейчас мы от этих взглядов отказались. Можно уйти в лес, ото всех отгородиться, и в итоге так получится, что дети вырастут оторванными от мира. Если бы мы сами выросли в лесу, тогда еще может быть. А так — бардак может получиться. Мы зачем сюда вообще уехали? Не из-за свежего воздуха, конечно. Я отчетливо понимал, что хочу жить с любимым человеком в деревне. Здесь единения больше и больше чувства. А в городе это чувство гораздо сложнее удержать. Внимание уходит — туда-сюда, туда-сюда. Я когда думаю, ну какие там плюсы? Дорогая хорошая квартира? Дорогая хорошая машина? Хорошая работа? Нет, спасибо, мне ничего не надо, я лучше буду воду из колодца носить, топить печку, за дровами ездить в лес, а в город не перетянусь ни за какие коврижки.

Сергей Королев о голодании, ходьбе по углям и вреде позитивного мышления

Я с детских лет, по сути, был предпринимателем — друзья мне заказывали какие-то рисунки и потом их покупали. С тех пор я всегда работал на себя. В конце 90-х, когда мне было лет 20, у меня было около 30 торговых точек — никто не верил, что это все мое, думали, что я только администратор. Потом занялся производством мебели. Много всего было. Я все время работал, у меня не было выходных, я особо никуда не ездил, мечтал устроить себе выходной — это длилось годами с 16 лет.

Судьба изменилась резко и сразу. Когда мама умерла у меня на глазах от рака, именно в эту секунду все в моей жизни поменялось. Я решил изменить жизнь, стал задумываться о том, чем я занимаюсь, о своем здоровье. На примере моей мамы я понял, что на врачей надеяться не стоит, хотя со здоровьем проблемы были и чувствовал я себя все хуже. Я стал искать разную информацию в интернете и проверять ее на себе. Я начал с вегетарианства, потом сыроедение, потом стал голодать и ориентировался только на свои ощущения. Голодал раз пятнадцать длительно — на воде 20 дней, а без воды и еды до 11 суток, хотя в учебниках пишут, человек может продержаться без воды только 72 часа. Организм адаптируется под любые испытания. В первый раз на пятые сутки пропал голос, я ходил очень медленно, постоянная усталость. Зато после выхода из голода я почувствовал себя замечательно: моложе, сильнее. Автоматически вернулись спортивные результаты десятилетней давности. Поначалу я был немного фанатичен и пытался всем рассказать, как это здорово, но потом решил делиться опытом с теми, кому это интересно, и создал свою группу «ВКонтакте». Кратко описал методику, как можно быстро похудеть и поправить здоровье, причем акцент сделал именно на похудение, потому что здоровыми люди, как правило, по факту не стремятся быть. Такая предпринимательская подача.

У нас полностью отсутствует эзотерика. Я против вот этих разговоров про вселенскую любовь и про то, что главное — думать позитивно. Был такой случай на Алтае, у нас потерялись два человека, и какая-то девочка говорит: «Нам главное всем думать позитивно!» Я отвечаю: «Нам пора уже в МЧС звонить, а не думать позитивно». Многие эзотерики не работают, потому что считают, что деньги — это зло, а я считаю, что это ресурс. Я на эти деньги могу пойти набухаться, а могу сделать мероприятие, где люди познакомятся, пообщаются, походят по стеклу, узнают что-то новое и важное для себя. Наши курсы доступны абсолютно любому человеку, от пятилетнего ребенка до пенсионерки. Все могут лежать на гвоздях, ходить по стеклу, по углям и так далее. И никаких казусов у нас ни разу не было — никто не ранился, не обжигался. Никакого шаманства: мы даем техники и объясняем, что они работают. Просто если человек ходит по стеклам и углям, значит, он верит в свои силы, значит, он может что-то в своей жизни изменить, снимает какие-то свои внутренние преграды. Лежание на гвоздях способствует расслаблению — человек понимает, что боль иллюзорна. И для этого не надо ехать в Тибет. 10 минут инструктажа — и вперед. Я могу этим двадцать четыре часа в сутки заниматься, и мне это нравится. И я рад, что моя девушка занимается этим вместе со мной. Она, кстати, ест мясо, и я против этого ничего не имею.

Марина Гатцемайер-Хакимова о Малахове, стыде и немецких ветеранах

Я много лет работала на телевидении шеф-редактором. Работала в «Большой стирке» у Малахова, делала параллельно и «Пусть говорят», и «Малахов+», шоу Лолиты, ночные проекты, спецпроекты. В общем, в какой-то момент я с «Пусть говорят» уволилась. Для меня это был решительный шаг. Люди часто не понимают, почему им вдруг стало некомфортно на старой работе, на самом деле они просто уперлись в потолок. Есть еще такой термин — синдром выгорания. В Германии, где я сейчас живу, профессионалы, работающие с людьми, к примеру, врачи, иногда посещают психотерапевта и относительно часто уходят в отпуск. А почему? Потому что когда долго работаешь с людьми, много общаешься, начинаешь их просто ненавидеть. Такое может быть в любой, связанной с общением профессии — медсестры, таксисты, проводницы. У журналистов такое тоже случается, и это означает, что нужно искать новое направление или отдыхать. Я тогда это хорошо осознавала, потому и ушла. Потом я познакомилась с мужчиной из Германии, безумно влюбилась и каждую неделю моталась к нему в гости. Через год я вместе с моими двумя детьми переехала к нему и мы поженились.

Если в Москве я была одинокой, независимой женщиной, то тут я решила действительно попробовать все поменять: я стала домохозяйкой, варила супы, убирала. У нас был огромный дом и два больших сада, которые нужно было возделывать. Я всерьез ездила на цветочные рынки, обсуждала со знакомыми, как сделать альпийскую горку и какие деревца вокруг лучше посадить. Постоянно ­убирала, мыла окна каждую неделю, каждый день что-то вытирала, чистила до блеска. И, пожив так где-то с месяц, решила пойти работать. Сначала я работала бесплатно — здесь есть крупная благотворительная организация, куда состоятельные немцы приходят просто ради возможности в свободное время делать добро. Нужно общаться с больными и стариками, петь им песенки, разговаривать, пить с ними кофе.

Максим Курбатов о тунеядстве, подержанных автомобилях и тувинской рыбалке

Я — недоучившийся полиграфист. И еще есть грешок у меня один, который, к счастью, в прошлом, я — хронический алкоголик. Бурная была молодость, и регулярная учеба в нее не вписывались. В общем, в институте я балду гонял. А потом родители решили меня от греха в армию сдать. После армии надо было меня как-то пристраивать: Андропов тогда к власти пришел, и за трудовую дисциплину вовсю боролись. Меня в разные типографии определяли, но я гулял по-черному. Привлекали к трудовым комиссиям за тунеядство регулярно, трудовая книжка вся синяя была — больше полутора месяцев на одном месте я не задерживался. В 1984-м, если мне память не изменяет, меня устроили в Центральный детский театр работником сцены, памятуя о том, что я когда-то хотел в театральный поступать. Но там меня КГБ накрыло: приехал аргентинский ансамбль какой-то песни и пляски, и везде были кагэбэшники, они бегали по лестницам, за всеми следили и в результате меня с бутылкой поймали — и уволили. Тогда мама мне сказала, что хватит заниматься ерундой, и предложила дома работать художником-графиком. Мама моя полиграфист, папа был главным художником в журнале «Декоративное искусство», все знакомые — художники. Меня определили по знакомству в издательство «Московский рабочий». Я там книжку какую-то маленькую сделал. Меня похвалили, и как-то пошло. Дальше я по цепочке пошел по московским издательствам, ну и продолжал бухать. Но стало несколько проще, потому что если я, допустим, брал работу и ее заваливал — за меня ее хотя бы мог кто-то из родных доделать. Зарабатывал, кстати, очень хорошо.

Надо сказать, что где-то с середины 90-х, когда деньга появилась, я стал очень много ездить и фотографировать. Через свои фотоувлечения я познакомился с очень интересным человеком, Александром Басовым. Он был на туполевском заводе мастером, и я заказывал ему объективные доски для моей камеры. Он страстный рыбак, просто шизанутый, можно сказать. На рыбалку он ездит в Туву и меня пристрастил. Ты летишь до Кызыла, оттуда едешь еще 240 километров в глухую деревню, там садишься на лодку и фигаришь по реке еще 240 км. Это дикие места, там вообще никого! И когда наша книжная история схлопнулась, я занялся рыбалкой.

Дело было так. Мы фактически жили на пенсию нашей тещи — от «Ашана» до «Ашана» — закупил продукты и сидишь, как в подводной лодке. И тут мне звонит старший брат Бори Акимова, основателя фермерского магазина «ЛавкаЛавка» (я с ними с детства дружил, их мама — моя крестная и крестная моей мамы), и спрашивает, как у меня дела. Я говорю: «Как дела? Никак, сидим вот лебеду скоро есть начнем». Он говорит: «А как твоя рыбалка? Борька вот «ЛавкуЛавку» сделал, у них просто беда с рыбой, им нужна настоящая, свежая. Ты бы ему позвонил». Это было в сентябре позапрошлого года. Теперь я этим занимаюсь постоянно — езжу на Рыбинку, беру у ребят рыбу, везу в Москву. Я дома фактически только ночую, а все остальное время я куда-то еду, какие-то вопросы решаю. Раньше я вроде как тунеядцем был и вылетал со всех работ, а в результате трудоголиком оказался — готов работать целыми днями, пока не упаду.

Юрий Морозов о детских рисунках, Славе Зайцеве и фотографии

В детстве я был классическим ботаником. Родители инженеры, этакая техническая интеллигенция. В десять лет я уже собрал свой первый радиоприемник, а вот с творчеством как-то не задалось. Все мои работы выходили страшненькими, зато технологичными. Просили нарисовать избушку на снегу — избушка получалась так себе, а вот снег вполне реалистично блестел из-за добавленной поваренной соли. Машинки, собранные на уроках труда, были похожи на колесницы дьявола, зато умели самостоятельно ездить и выполнять всякие полезные действия. В общем, с детства душа лежала к технологиям, и после девятого класса я поступил в физико-математический лицей, а еще через два года — на физический ­факультет МГУ. Занимался радио и биофизикой.

На начальных курсах стипендии не хватало, и мне пришлось довольно быстро искать работу. Поскольку с компьютерами я хорошо знаком с детства, устроился работать эникейщиком (компьютерщиком широкого профиля) в глянцевый журнал. Утром в универе, ночью в редакции. Стресс накапливался моментально.

Как-то раз я увидел объявление: идет набор в школу спортивно-бальных танцев. Красиво, но физическая нагрузка достаточно приличная. А мне их в детстве еще запретили. Но я подумал и решил: на фиг это все — и пошел. Следующие ­несколько лет я учился, работал и танцевал. Начал жить по принципу «надо больше ада». Чтобы времени вообще ни на что не хватало, пошел еще на брейк-данс. К сожалению, через какое-то время начало напоминать о себе поврежденное сухожилие, и мне пришлось оставить танцы.

Однажды меня пригласили на передачу «Модный приговор», которую тогда вел Вячеслав Зайцев. В перерыве я подошел к нему за автографом, а он вдруг взял и позвал к себе — работать моделью. Я будто оказался на вершине мира. Потом, конечно, понял, что это далеко не так. Как-то раз после одной из фотосъемок, увидев финальный результат, я подумал: «Ребята, из какого места у вас руки растут?» Хочешь сделать нормально — сделай сам. Я купил фотоаппарат. Понял, что мои руки тоже работают не очень, и пошел в фотошколу. Но лично для меня это скорее творческое занятие, чтобы было что вспомнить в старости: «Вот, внучек, бухали мы как-то с Бараком Обамой на даче в Урюпинске, он мне и говорит…» Каждый раз — новые интересные люди, каждый раз — новые воспоминания. Это, в принципе, дорогого стоит. Ну а иначе какой еще смысл во всем этом?

Денис Романов о постных лицах, дайвинге и жизни без денег

В последнее время я работал руководителем аналитического отдела в крупном информационном агентстве. Наш отдел собирал данные о розничных продажах электронно-бытовой техники. Во всем мире сбором этих данных занимается австрийская компания. А Россия — это единственная страна, где данные брали не у них, а у нас, потому что западные технологии тут не работали. В общем, времени свободного было много — и зарплата приличная.

Все изменил виндсерфинг — меня и так с детства тянуло к парусам, а тут появилось время и возможности, но толчком к смене обстановки стал, пожалуй, развод с женой: когда я развелся, стал ездить на море еще активнее. А потом совершенно случайно прочитал про Дахаб в интернете — мол, хорошее место, ребята, приезжайте. Мы были первыми русскими, которые освоили Дахаб. В Москву приезжал раз в два месяца, подписывал инвойсы и уезжал обратно. Вот когда я приезжал в очередной раз в офис и видел там эти тусклые мертвые лица людей, которых больше всего на свете волнуют продажи телевизоров, это стало невыносимо. Морально я был готов все бросить, но продолжал так мотаться еще год.

И вот как-то в Дахабе вылезаю я из моря в гидрокостюме, сажусь на берегу и курю со своим приятелем арабом кальян. Перед глазами у нас какой-то дайв-центр. И чисто случайно этот Вахид мне говорит: «Слушай, а этот дайв-центр сейчас в аренду сдается. Бери его и оставайся, хочешь?» И я тут же подумал: конечно, хочу. Хотя на тот момент я не говорил по-английски и слабо представлял себе, что такое дайвинг. Тем не менее я тысячу долларов, которая у меня была с собой, тут же отдал как залог, а сам полетел в Москву искать деньги, чтобы купить несколько комплектов снаряжения, ноутбук, фотоаппарат. Нашел приятеля, который вложился в дело на правах партнера, уволился с работы и уехал со мной. Зарабатывать на хобби я не хотел — это чревато тем, что ты его же и возненавидишь потом. Виндсерфинг — это же как наркотик: не отпускает, требует много времени, усилий и денег. Проще остаться на море и чем-то заняться. Никаких бизнес-планов у меня не было, это же Египет — авантюра в чистом виде. Но деньги свои я за первый же год отбил. Там же, в Дахабе, я и с нынешней женой познакомился.

Теперь мы хотим со временем на Мадагаскар перебраться, там возможностей больше: можно заниматься яхтингом, дайвингом, виндсерфингом, кайтингом, скалолазанием, подводной охотой. Сейчас ищу единомышленников, тех, кто тоже готов развязаться с матрицей, поселиться на берегу океана и увидеть мир в его естественной красоте, а не таким, как нам по телевизору показывают.

Мы бываем в Москве наездами, раз в два года — зубы подлечить, родственников повидать. Папа, кстати, пытается меня отговорить от переездов, но понимает, что остановить меня не может. Да, у меня была тут машина за 25 тысяч долларов, зато я каждый год болел и сидел за компьютером целыми днями. А с тех пор как я уехал на море, я не болел ни разу. Пенсия? Я про пенсию давно уже забыл. Мы ж никто не знаем, когда мы умрем. А пока я жив, я пойду лучше на море и рыбку поймаю.

Ника Петрова и Глеб Буторлин о рутине, любви к лошадям и бегстве из города

Ника: Кто-то верно сказал: «У большинства людей есть мечта, которую можно осуществить до конца недели, а они делают из нее мечту всей жизни». Не нужно ждать: время — невосполняемый ресурс. Моя жизнь текла, и я текла вместе с ней: жила в городе, работала в офисе — как все. Утром с трудом проснулся, пошел на работу, вернулся — уткнулся в телевизор или компьютер. И так изо дня в день. Я к тому же всю жизнь прожила в центре города, это было очень тяжело: выходишь из подъезда и сразу упираешься в толпу или пробку. Каждый раз — эмоциональный удар. Все эти городские ценности — это не для меня. Я с детства люблю природу и животных. Особенно лошадей. Вся моя жизнь с ними связана, даже последнее место работы — я была заместителем главного редактора в иппологическом журнале.

Родители Глеба родились и выросли в деревне, но потом всю жизнь жили и живут в городе, мечтая вернуться обратно. Глеб до сих пор ездит на работу в город, а я предпочитаю физический труд, чтобы на улице, на солнышке. Вот сегодня забор красила. Дел хватает. В основном вся работа с животными. За лошадью достаточно много ухода, а у нас же еще куча других животных. Ослик, три собаки, четыре кошки, кролик и грач. И всем надо внимание уделить. Еще небольшой огород. Кроме этого, веду блог о нашей жизни и фотографирую животных. Все наши животные — мои любимые модели.

Павел Грешнов о плохих шутках и аде за барной стойкой

Вообще я из Саратова. Университет так и не окончил. Честно два курса отучился на психолога-педагога, а потом надоело. В этом моя проблема: если надоедает — не могу. Барменом стал еще в Саратове, потом переехал в Москву. Устроился на работу в один бар на Таганке — бывшее казино, а по сути кофейня, где из алкоголя — только пиво бутылочное. Параллельно записался на кастинг ТНТ, они набирали участников для первого «Comedy баттла». Пришел туда в футболке с надписью «Засекреченный резидент Comedy Club» и начал читать откровенно плохие шутки. Мысль о том, что ничего не получится, жестко пугала. Я уже пятый год стоял за стойкой и знал, что это за ад. В один прекрасный день я просто не пошел на работу. Было страшно, но — не в лесу ж я остался! Еще на баттле я подружился с Олегом Есениным. И он все время твердил: «Тебе писать надо». Короче, позвонил Олег и сказал, чтобы я с ним ехал на встречу с Николаем Борисовичем (Картозией. — Прим. ред.). А через неделю мне сказали, что теперь я работаю копирайтером. Уверенности в завтрашнем дне пока нет. Но за стойку я не вернусь. А если сильно припрет, соберу по триста рубей с каждого друга в фейсбуке и «ВКонтакте» и уеду на Гоа.

Сергей Яковлев о наркотиках, послушаниях и молитве

Мои друзья уезжали в Африку и решили продать свой бизнес, кафе в Новой Ладоге, по дешевке. Они нам с гражданской женой все подсказали, всему научили, мы начали крутиться. Так все пошло-поехало, появились деньги, мы открыли второе кафе в городе Волхове, потом и третье. Потом появились уже деньги лишние. А там и наркотики возникли — и весь бизнес пошел прахом. Практически за полгода я себя уничтожил. В итоге все кафе пришлось продать. Тогда я решил отойти от наркотиков сам. Вышел без всяких медикаментов, но трясло меня очень сильно дня три. Жена увидела, что я впал в уныние, и начала меня по бабушкам водить. Одна из них сказала, что мне следует в монастыре пожить.

Вначале тяжело было. Антониево-Сийский монастырь под Архангельском — строгий, там человека подвергают испытаниям. Он пришел на работу, а его кидают на разные мелкие дела, ничего серьезного не доверяют. Но я это вытерпел и в итоге стал на стройке подвизаться. Правда, у меня всегда было больше работы, чем послушаний. Ведь тут как: приходится выбирать, трудиться или молиться. Если вставать, как монахи, в пять утра, самому на молитву ходить, правило читать, то сил на физический труд не остается. Хотя молитва тоже важна, конечно.

В какой-то момент я из монастыря уехал в Петербург, работал там на железной дороге, пока обратно не позвали в монастырь. В Питере было непросто: там наркомания сплошь и рядом и постоянно была возможность к этому вернуться. Но я вспоминал слова отца Варсонофия: «Один раз попробуешь и считай, что зря прожил эти годы». В монастыре поуспокаиваешься и приходишь к тому, что тебе это не нужно. Понимаешь, что все это мирское, суетливое, бесятина. А там спокойно и хорошо. Каждый раз, как приезжаю, аж дух захватывает.